Раненый

Вначале размоют город в серости, а после и вовсе укутают тьмой. Тьмой нервной, перемежаемой частыми сполохами от взрывов, алеющей этими сполохами и пронзаемой строчками трассеров. Потому Владимир заторопился, быстро осмотрел дом со стороны глухой стены, так как один из разрывов был совсем рядом с домом и надо было проверить – не повредило ли его осколками. Такое уже было не раз. И забор, и сарай, да и сам дом носили отметины от осколков. 

Владимир горестно вздохнул, оглядывая воронку, и вспомнил, как ругались с «захыстниками» местные, как просили не ставить ракетные установки и артиллерию в городе. Понимали, что прилетит в ответ, потому как били всушники по русскому городу Шебекино. 

Жители разошлись от греха подальше. Знали, что «захыстники» — или защитники — так защитят, что только перед Богом окажется душа. А тело – в канаве. 

Отец говорил Владимиру:

— Языком не чеши! Лишнего не болтай!

Впрочем, Владимир и так не болтал. Он вот уже год как лишний раз старался не выходить на улицу. Возраст – сорок лет. Загребут военкоматчики – только в путь. 

Осмотрев заднюю стену, мужчина вошёл в дом:

— Мам, пап, в подвал пора!

Владимир помог старикам спуститься в подвал и аккуратно закрыл двери. Папе – за восемьдесят, маме семьдесят четыре. Если б загребли его на войну – и ухаживать некому, так как сестра давным-давно уехала в Россию. Жила в Ставропольском крае и горя не знала. Звала и их к себе, и Владимир со стариками даже засобирались, да не успели. В Волчанск вошли ВСУ, и все дороги были перекрыты. Была мысль через Европу попробовать, да хорошо умные люди подсказали – не суйся! С границы на фронт отправишься! Так и остались Владимир с родителями в городе. Обустроил подвал, затащив туда досок и сделав три лежака. Лежаки накрыл одеялами.

Раньше в подвал спускались редко, но, когда из Волчанска стали бить по жилым кварталам Шебекино и Белгорода, в ответ полетели русские снаряды. И Владимир понимал солдат. Боялся разрывов, но понимал – для них главным было защитить свой народ. Зато соседка исходила злобой, ругая русских. Приходила к матери языком почесать и начинала рассказывать, какие русские плохие. Мать слушала молча в основном, а вот отец, бывало, не выдерживал. И всегда находил такие слова, от которых соседку подбрасывало, и она, злобно ругаясь, уходила. Потом не приходила несколько дней. К примеру, во время очередного рассказа о плохих русских отец спрашивал, будто невзначай:

— А что ж ты гуманитарку от русских брала, как они здесь стояли? – и соседку подрывало, и она шла к двери, злобно ругаясь…

Картина Сергея Трошина «На артёмовском направлении» / Фото: предоставлено Белгородским государственным художественным музеем

Владимир прислушался. Там, вне подвала, с наступлением темноты активизировались бои – русские снова пошли в наступление. Вот уже несколько дней, слившихся в одну череду, российские войска наступали. Правда, наступление шло тяжело – «захыстники» чуть ли не в каждом доме сделали огневые точки, не считаясь с тем, что там продолжали жить люди. Конечно, на всю страну давно отчитались, что якобы вывезли мирных жителей. Мол, из‑за плохих русских. И ни слова о том, что на каждой улице стоят техника и артиллерия, что устроили опорные пункты везде, где можно, прикрываясь мирными жителями. И что люди отказывались выезжать из родного города. Как родители Владимира и сам он, желая всё же оказаться в России. И если днём всё более-менее стихало, то ночью в городе начинался сущий ад. Летели-летели снаряды, мины, ракеты, врываясь глухими разрывами в автоматно-пулемётную трескотню.

Родители заснули быстро, а Владимир долго ещё ворочался на своём лежаке, прислушиваясь к разрывам. Хотел было вылезти, но передумал, закутался потеплее в одеяло и заснул тревожно, чутко. А утром проснулся… от тишины. Всю ночь бахавшие разрывы и стрельба как‑то стихли вдруг, и мужчина полез из подвала. И увидел, что из сарайчика торчат… ноги в камуфляже. Вначале мужчина остановился испуганно, но потом подошёл туда и осторожно приоткрыл дверь. И увидел бородатого военного в российском камуфляже. Солдат, услышав скрипнувшую дверь, открыл глаза и подтянул к себе автомат.

— Русский? – осторожно спросил Владимир, протягивая вперёд пустые ладони.

— Русский, — прохрипел раненый. — Чеченец. Я вас всю ночь звал.

— Мы в подвале прятались, — виновато объяснил Владимир. — Не слышали! Подожди!

И засуетился, забегал. Быстро спустился в подвал, объяснил родителям, что во дворе раненый русский. Поднялись наверх, перетащили раненого в подвал. Там обмыли раны, перевязали. Русский чеченец изранен был сильно, но, слава Богу, чего‑то критического Владимир не заметил. Раны все обработали аккуратно перекисью, где‑то зелёнкой. Благо – и перекиси, и перевязочного материала заготовили достаточно, знали, что рано или поздно их освобождать придут…

А потом потянулись томительные часы и дни. Рассказывать о солдате было нельзя даже соседям. Кто знает, что думают и кого поддерживают. Тут мнения менялись каждый день. А сдадут всушникам – те постреляют вместе с солдатом всю семью. И в этом ни у Владимира, ни у родителей никаких сомнений не было. Потому русского чеченца просили постоянно:

— Потише, потише! – и делились скудной едой. Ухаживали. И говорили, говорили…

— Я, наконец, снова Владимиром стану, а не Володимиром, — посмеивался мужчина. 
 

Картина Василия Кураксы «Молитва» / Фото: предоставлено Белгородским государственным художественным музеем

А отец рассказывал русскому чеченцу, как родился и вырос в СССР, и не было никакого деления. И жили все в мире, да согласии. А боец слушал, кивал, иногда и сам что‑то рассказывал. Про горы, семью и большие-большие звёзды на кавказском небе. И вся семья с замиранием сердца слушала, не идут ли в их двор всушники. Не прётся ли кто из соседей. Но отказаться, бросить раненого уже не могли. И когда скрипела калитка, Владимир стискивал зубы и шёл наверх, чтобы остановить, увлечь, отвести. А мать с отцом торопливо укрывали бледнеющего бойца. А когда на их улицу пришли, наконец, русские, Владимир выскочил из подвала и замахал руками:

— Сюда. Сюда! – и заговорил сбивчиво, стараясь успеть: — У нас раненый! Ваш! Три дня уже! В подвале прячем!

Солдатик глянул остро, недоверчиво и приказал:

— Веди!

И только в подвале, увидев бойца в камуфляже, убрал руку с автомата и спросил:

— Откуда?

— Ахмат, брат! – ответил русский чеченец.

А потом была долгая эвакуация. Российские бойцы выводили из города раненого и Владимира с родителями. Прятались от разрывов, таились в лесопосадках. И когда вышли уже, бойцы стали объяснять Владимиру:

— Сейчас отвезём вас в ПВР – это пункт временного размещения граждан! Там накормят, напоят, а дальше определитесь.

— Да у нас сестра в Ставрополе! – горячо ответил Владимир. — Туда хотим!

— Ну, отдохнуть, да поесть в любом случае надо, — улыбнулся военный. — Плюс, с документами порешаете.

Владимир, перед тем как уйти, глянул робко на раненого солдата, решая – подойти ли попрощаться. Но тот сам махнул рукой, подзывая. И когда мужчина подошёл, заговорил горячо:

— Спасибо! Я вас потом найду!

Владимир пожал неловко раненому руку и пошёл к машине, где его уже ждали родители и… Россия…
 

Картина Василия Кураксы «За лентой» / Фото: предоставлено Белгородским государственным художественным музеем

Алексей Стопичев